В последнее время сильно возрос интерес к культуре Сибири, и развеяно много легенд о ее якобы дикости и заброшенности.
Традиционно считается, что колоколов в Сибири практически не было, так как ее христианизация произошла сравнительно недавно. Безусловно, сибирский край в этом смысле не может равняться с древними городами центра Руси. Но и то, что было, прошло незамеченным, так как в европейской части России было не только больше колоколов, но и больше тех, кого они могли заинтересовать [1].
.jpg)
Звонница в с. Малиновка Томской области. Фото: И. Шайдоров
Сибирские колокола нередко упоминаются в фольклоре, летописях, легендах. Часто фигурируют они в сибирских свадебных песнях, детском фольклоре [2]. Конечно, не следует забывать, что русский фольклор Сибири идет из России, но его отбор, специфика привели к тому, что понятие «сибирский фольклор» уже давно получил права гражданства. О колоколах упоминают сибирские летописи [3]. Есть легенды о звоне невидимых колоколов, подобно граду Китежу [4]. Иногда русские представления, соприкасаясь с восточными верованиями, порождали новые легенды. В то же время за внешней неправдоподобностью не следует всегда видеть легенды. То, что казалось невероятным путешественникам и исследователям прошлого, сейчас уже не кажется столь невероятным. Например, читаем у В. Загорского:
«Укрепившиеся в енисейском остроге служилые люди стремились за Енисей, хотя о заенисейцах имели самые смутные и неверные понятия. Говорили, что они имеют в употреблении какие-то особенные колокола, тогда как до прихода русских они, вероятно, и не слыхали о колоколах» [5].
Следует обратить внимание на оборот «какие-то особенные». Автор не говорит, что это были колокола русского типа; возможно, что речь идет о встречавшихся в Сибири восточных колоколах.
Колокольчики и другие родственные идиофоны, а также сложные инструменты, включающие их, издавна бытовали у коренных народов Сибири. Медные бубенчики находили в курганах, относящихся к древне-железному веку [6]. Колокольчики использовались в ритуалах многих культов [7]. В Томской области у шаманов употреблялся инструмент, представляющий собой две стрелы с колокольчиками на концах, по древкам которых ударяли палочкой [8]. В число шаманских принадлежностей бурят входили холбого — железные колокольчики без язычков, в число ламаистских (среди прочих колокольчиков) — хур, медный колокольчик с привязанными на плече ленточками [9]. Бурхан-боо (священнослужитель тувинцев) звенел очиром (тоже вид колокольчика) [10]. У хантов и манси использовались бубны с колокольчиками и бубенцами [11]. Под влиянием христианства сложился погребальный обычай ненцев (бытующий до наших дней) укреплять на перекладине в головах покойного, лежащего на поверхности земли, колокол [12]. Встречаются упоминания об использовании в Сибири и колоколов восточного типа [13].
Чрезвычайно широко были распространены поддужные колокольчики, бубенцы, кутазы, ошейные шаркунцы, особенно если помнить, что Сибирь — страна ямщицкая. Их отливали на местах и еще в больших количествах закупали [14].
Встречались и не совсем обычные колокольчики. Например, деревянные, в которые постукивали палочкой, собирая на сооружение храма [15].
Что касается достоинства звучания, величины и богатства подбора колоколов, то в обозримом историческом прошлом Сибири уже было чем гордиться. Начиная с XVI в. в связи с ее интенсивным хозяйственным освоением, колокола постоянно встречаются в деловой переписке административных лиц. Они — предмет особой заботы среди первостепенных нужд на новых местах, причем симптоматично, рядом с чем они упоминаются: «В 1671 году построен в Тобольску на Софийской звон, мост и лестница» [16]. Заботы о колоколах находят отражение в Грамоте в Березов воеводе Ивану Волынскому (1599), в Грамоте на Тюмень воеводе князю Луке Шербатову (1600) [17], в Грамоте царя Бориса Федоровича в Верхотурье князю Матвею Львову (1601), в Грамоте на Верхотурье воеводе Ивану Пушкину (1622) [18], в Челобитном деле енисейских служилых людей (1626—1627) [19], в Отписке в Москву томских воевод князя Петра Пронского со товарищами (1630), в Отписке в Москву туринского воеводы Никиты Куртырева (1640), в Челобитной верхотурских служилых посадских ямских охотников и подгорных крестьян (1649) [20], в царском послании в Пермь князю Семену Юрьевичу Вяземскому (1607) [21]. Присылал колокола в Тобольск царь Федор [22]. Колокола поступали из Новгорода [23], Москвы [24], европейского Севера, в том числе из Вологды [25], даже из Голландии [26]. Привозили и колокола известных мастеров. Сама перевозка по бездорожью Сибири представляла значительную трудность; нередки упоминания о подводах под колокола [27].
Кроме распространенного среди состоятельных людей обычая жертвовать колокола [28], часто попадаются сообщения о том, что какой-либо деревне разрешено на свои средства построить колокольню [29]. Ведь в Сибири даже в XIX в. кое-где еще висели колокола на столбах или их не было совсем. Поэтому некий священник, объезжая свой приход, возил за собой колокол, подвешиваемый на столб в каждой деревне, где таковых еще не было. Соседний же священник осудил снятие колокола с колокольни [30].
.jpg)
Звон на колокольне Успенского храма в Томске. Фото: И. Шайдоров
Сибирь не только покупала колокола, но и отливала их. Среди городов, ливших колокола, можно назвать Тобольск, Енисейск, Тюмень. В последней промышленная статистика учла в 1866 г. два колокололитейных завода. Первый из них, купца А. С. Гилева, отлил за год 36 колоколов общим весом 800 пудов, имея двух наемных рабочих. Второй — туринского мещанина А. П. Котельникова, купленный у мещан Шмотиных,— 30 колоколов (тоже два наемных рабочих). Эти же два предприятия являлись наиболее крупными в металлообрабатывающей промышленности города [31].
Пожалуй, больше всех в Сибири знаменит ссыльный угличский колокол. Правда, знаменит не звоном, а своей «биографией» и репутацией опального. Эта его известность породила много легенд и преданий, чему немало способствовал факт существования его копии, изготовленной в Тобольске, не пожелавшем окончательно расстаться с такой реликвией. Подробно останавливаться на истории угличского колокола не стоит. Она широко известна, об этом колоколе существует целая библиография [32]. Тем не менее до настоящего времени были сомнения в подлинности, подтвержденной современными исследованиями [33]. В Ежегоднике Тобольского губернского музея за 1893 г. читаем сообщение, что 9 мая 1892 г. депутации города Углича передан Угличский колокол, вместо которого в Музее находится его точная модель, сделанная и пожертвованная Ф. С. Ляхмайером [34]. Но уже в следующем выпуске Ежегодника за 1894 г. в финансовых отчетах значится и поступление от продажи «угличского» колокола (сумма в 600 руб.[35]) и расход на покупку «угличского» (№ — а не «копии») колокола (360 руб. 65 коп.) [36]. Значит, подлинный колокол не был передан безвозмездно, а копия не была пожертвована. А чистая прибыль музея на этом акте составила значительную по тем временам сумму.
Много пленных колоколов было прислано в Сибирь во время войны Алексея Михайловича с Польшей. Позднее они были возвращены на родину вместе с пленными поляками [37].
Страна ссылки и бунта, Сибирь знала и других медных бунтарей. В 1637 г. в Томске стихийно возникшее впервые в Сибири временное народовластие возвестило о себе ударами в приходский и сполошной колокола [38]. (В Томске же встречаемся с совсем нетипичным случаем, когда даже благовестник висел на городской башне, а не на церковной колокольне [39]. В 1696 г. о народном восстании сообщил колокол Братска [40].
Сибирские легенды о колоколах порой уходят в глубокую древность. В ремезовском атласе есть фраза: «До сего места устья Амура царь Александр Македонский доходил и ружье спрятал и колокол оставил» [41]. Какова дальнейшая судьба этого колокола — неизвестно.
Отмечались и просто хорошие колокола: тобольского Софийского собора (1011 п. 22 ф.), в Киргинской слободе Верхотурского уезда колокол приблизительно двухсотпятидесятипудового веса сравнивается с ирбитским соборным [42], отмечаются достоинства колоколов д. Яги Ачинского уезда [43]. Вообще в сельской местности, как и в европейской части страны, звон был нередко даже богаче в художественном смысле, хотя и менее могучим. И когда встал вопрос о необходимости собирания колоколов в числе прочих древностей, особо предписывалось обратить внимание на села [44].
Безусловно, Сибирь уступала России по абсолютному весу колоколов. Да это было и не нужно. При бескрайности сибирских просторов и удаленности населенных пунктов друг от друга колокола не всегда могли быть действенным средством коммуникации. Но звукоряд подбора далеко не всегда был бедным. Так, при церкви Божия милосердия на Софийском дворе в Тобольске еще в XVII в. висело четырнадцать колоколов: 565 п., 300 п., 200 п., 170 п., 130 п., 108 п., 50 п., 36 п., 25 п., 20 п., 15 п., 9 п., 4 п., 5 п. [45]. Эти данные взяты из Переписной книги за 1698 г. Из таковой же за 1625—1626 гг. видно, что подбор постепенно создавался на протяжении всего века. Там говорится, что по прежним книгам на колокольне числилось три колокола, но из Москвы получен четвертый. Их вес соответственно составлял 28 п., 15 п., 15 п., 13 п. [46]. Мы видим, что с данными 1698 г. совпадает только один колокол. Объяснение тут может быть двояким: во-первых, колокола нередко разбивались и переливались, во-вторых, возможна неточность при измерениях. Во второй половине XIX в. А. Сулоцкий указывает вес большого колокола уже 1011 п. 22 ф. [47].
В начале XVII в. и в других тобольских церквах подборы не многочисленны: у Пречистой Богородицы — три колокола, у Спаса — два, у одной невыясненной — четыре [48]. Но здесь нелишне напомнить, что четыре колокола не значит четыре звука. Умелые звонари извлекали из одного колокола не один тон. А в Сибири тоже были свои мастера. В Тобольске это, например, Первушка Ондреев и Лартки Григорьев. Причем имя первого упоминается дважды: в Дозорных книгах 1624 и 1636 гг. [49].
Были свои мастера и в селах. Жители с. Бородино Рыбниковского р-на Красноярского края безошибочно отличали на слух звон братьев Борисовых, Андрея и Егора. (Кстати, в их селе у звонарей были интересные присказки: на службу звонили: «К нам к нам, к нам!»[...]) [50] Может быть, благодаря таким мастерам про звон села всего в шестьдесят дворов могли сказать: «хор колоколов» [51]. Но и по числу колоколов сельские колокольни не всегда были бедны.
Своим звоном сибиряки гордились и даже сравнивали его с московским:
«В 6 часов зазвонили в соборе, а по его колоколу — во всех храмах, ко всенощной. Можете представить, как удивительно гармонично и мощно звучат колокола 30 колоколен маленького городка. Такое впечатление делает только звон московских сорока сороков» [52].
О большой значимости колоколов говорит и тот факт, что когда в Омске в слуховые проемы не прошел новый колокол, казаки согласились перестроить всю колокольню [53]. В то же время встречаются у сибиряков и такие оценки: «...тоскливо запел пискливый колокол» [54]. Сулоцкий вообще считал сибирские колокола некрасивыми и неблагозвучными [55].
Сравнительно позднее и нередко централизованное обзаведение Сибири колоколами привело к тому, что часто на колокольню помещался уже готовый подбор, что исключало появление случайного по звучанию колокола, не согласующегося с остальными. Так, в течение 1899 г. с царского соизволения пожертвовано около 500 пудов медной посуды, из которой отлито семь звонов [56]. Отливали колокола для Сибири заводы Н. А. Бакулева, В. М. Орлова, П. И. Оловянишникова. Целиком звон колоколов был послан в поселок Белогородский Маринского у. Томской губ.[57], есть сведения об отливке тридцати двух и шестидесяти одного звона [58].
В особенностях функций сибирских колоколов, их бытования, отношения к ним были моменты, не характерные для европейской России. Например, колокольный звон использовался миссионерами для привлечения коренных народов Сибири в христианство. Необычные, мощные, красивые звуки эстетически привлекали «инородцев», как их называли колонизаторы. Вот как об этом пишет архимандрит Вениамин:
«Совершаемое... при звоне колоколов богослужение привлекло много самоедов. Здесь в течение лета обратилось в христианство и крестилось 357 человек. Новообращенные считали для себя величайшим удовольствием звонить в колокола перед началом и во время самого богослужения, так что к колоколу бежали наперерыв один перед другим» [59].
Но так было не всегда. Приведенная цитата относится к ненцам. Другое говорят о нганасанах. «Звон колокола, как рассказывают, был неприятен. Считали, что со звоном распространяется и "русская болезнь" (оспа). Некоторые материалы говорят о том, что в начале именно этот большой колокол и почитался за главного русского койка [предмет почитания]» [60]. Знакомство с новым необычным предметом и источников звука порождало новые представления и верования. Современные старики нганасаны считают, что русские и долганы должны были ходить к колоколу, сами в него ударять и высказывать разные просьбы и пожелания (не болеть, не умирать, удачно охотиться, ловить рыбу и т, д.) [61].
Местные сибирские правители, присоединяясь к русскому государству, нередко выпрашивали у царя в числе других подарков и колокола. Причем интересно проследить, в число каких практически полезных вещей они их ставили. Например, «...2 плотников, 2 каменщиков, 2 кузнецов, 2 ружейных мастеров, винтовку, свинцу, пушек, 20 свиней, 5 боровов, 5 индейских петухов, 10 индейских кур и колокола» [62]. Их же они требовали в обмен на дань: «... золота, серебра, жемчугу, корольков, драгаценных камней, панцыря, сабли, винтовки о семи взводах, парчи, сукон, аргаманов, колоколов, барабанов, музыкальных инструментов, зрительных труб, часов, а также старца, бывшего в Иерусалиме, толмача, знающего монгольский и русский языки, врача с лекарствами, серебренника, ружейного мастера и скорняка» [63]. Бывало, что полученные музыкальные инструменты, в том числе и колокола, использовались в их традиционных культах [64].
Сложно положение колоколов у старообрядцев, коих в Сибири было великое множество. Официально их не должны были преследовать, но им запрещалось склонять на свою сторону верующих официальной церкви. Колокольный же звон рассматривался как средство агитации и потому был запрещен [65]. Как только у старообрядцев налаживались отношения с местными властями, они старались завести колокола. Иногда они служили средством различия между согласиями [66]. А бывало, что они забывали свои расхождения с официальной церковью, когда нужно было повесить новый колокол, и помогали это сделать [67].
Если вспомнить, что Сибирь — страна рек и судоходства (не лишне напомнить, что любая из трех великих сибирских рек длиннее прославленной Волги), то стоит обратить внимание на судовые колокола. Далеко разносящийся звон их отмечался путешественниками: «...и на тех судах великие имеются колокола» [68]. Среди многочисленных заменителей колоколов в Сибири известен еще один — якорь. В якоря звонили в начале XVII в. в Енисейске за неимением колоколов [69].
Природа и условия жизни в Сибири придали новую значимость и сигнальным звонам. Особо важны были вестовые колокола, сообщающие о приближении неприятеля, так как границы сибирской земли всегда были неспокойны. Звон мог служить ориентиром не только в метель, но и в половодье, когда речные просторы становились в буквальном смысле необозримыми, или просто из-за погоды осложнялось передвижение по ним. Однажды только благодаря звону не погибла на Енисее партия ссыльных большевиков, участников IV Государственной думы, попавшая в большой туман в тайге [70]. Для патрульных во время лесных пожаров существовала специальная колотушка-ботало [71].
В местах сравнительно малонаселенных бывали случаи непредписанного звона для призыва отлучившегося сторожа или пономаря, что видно из полученного из Томского духовного правления в 1807 г. царского указа, запрещавшего такие сигналы. (Звон должен призывать только на публичные собрания.) Но этого оказалось мало, и в 1810 г. чаусский священник пишет приказ выдавать причетникам ключи исключительно только на время звона [72]. Возможно, что причиной появления этого приказа послужила еще излишняя для церкви свобода импровизации в звоне, допускавшаяся в этих случаях.
Можно еще отметить некоторые не типичные виды звона. Например, на открытие миссионерских курсов [73], к внебогослужебным чтениям [74]. Весьма часто в Сибири упоминается целодневный и даже трехдневный звон [75].
По-своему объясняют сибиряки и происхождение слова «колокол». Они слышали в нем грохот от столкновения льдин, ассоциирующийся со звоном [76]. Широко распространен в Сибири термин «церковное строение», включающий книги, образа, колокола, сосуды, ризы и пр. Но, как и в России, колокола часто не упоминаются в различных перечислениях церковной утвари, что говорит о том, что к таковой они причислялись не однозначно. И еще одно сибирское слово — «трепельник». Так называли звонаря в д. Дубынино Братского р-на Иркутской обл., потому что, как нам объяснил житель этой деревни Иван Федорович Дубынин, он, кроме своих основных обязанностей, помогал в церкви «кто куда пошлет».
Сейчас, когда серьезно начали говорить о возрождении искусства звона и использовании его в современности, Сибирь может похвастать и таким опытом. Реставрируются старинные куранты на башне Иркутского острога и озвучивается историко-мемориальный комплекс «Декабристы в Сибири», для чего организуется подбор на звоннице Преображенской церкви — памятника архитектуры XVIII в. Основой подбора стала коллекция художника В. Тетенькина, много лет собирающего колокола.
Проделанная работа дает автору основания утверждать, что по данной проблеме исследования в Сибири обещают дать много интересного.
За большую помощь в работе горячо благодарю доцента Новосибирской государственной консерватории им. М. И. Глинки, кандидата исторических наук Т. А. Роменскую.
Примечания
1. По сибирским колоколам существует только одна небольшая брошюра. См.: Сулоцкий А. Замечательные по Сибири колокола // Чтен. в общ. Истории и Древностей Российских. М., 1871. № 1.
2. См.: Обрядовые песни русской свадьбы Сибири. Новосибирск, 1981. С. 8, 111, 198, 247—251; Захарченко В. Г., Мельников М. Н. Свадьба Обь-Иртышского междуречья. М., 1983. С. 43, 84, 87, 131; Виноградов Г. С. Детская сатирическая поэзия // Сибирская живая старина / Под. ред. Азадовского М. К. и Виноградова Г. С. Иркутск, 1925. Вып. III/IV. С. 69, 98, 102; А С. Гущина, группируя материал по детскому фольклору в экспедиционном отчете, выделяет такой раздел: «3). Песенки, относящиеся к какому-либо случаю, напр., к колокольному звону». (Краткий отчет С. Гущиной о поездке в Забайкалье летом 1925 г.// Сибирская живая старина / Под. ред Азадовского М. К. и Виноградова Г. С. Иркутск, 1926. Вып. I/V. С. 175).
3. Краткая Сибирская (Кунгурская) летопись со 154 рисунками. СПб., 1800. С. 18, 20, 60; Сибирские летописи / Изд. Императорской Археографической комиссии. СПб., 1907. С. 322; Пермская летопись с 1263—1881. Второй период с 1613—1645 / Сост. Василий Шишонко. Пермь, 1882. С. 176, 282.
4. Алексеев М. П. Сибирь в известиях западноевропейских путешественников и писателей. 2-е изд. Иркутск, 1941. С. 185.; Марков С. Земной круг: Книга о землепроходцах и мореходах. М., 1976. С. 283.
5. Загорский В. Из истории колонизации русскими иркутского края // Сибирский архив. 1902. № 7. С. 558.
6. Огородников В. И. Очерк истории Сибири до начала XIX столетия. Иркутск, 1920. С. 173.
7. Мартос А. Письма о Восточной Сибири Алексея Мартоса. М., 1827. С. 87—89, Роменская Т. А. Музыкально-просветительская деятельность декабристов в Сибири: Дис. ... канд. ист. наук. Новосибирск, 1971. С. 146.
8. Миссионерство в Сибири в связи с вопросом о миссии в Нарымском крае. См.: Томские епарх. ведомости. 1893. № 6. Отд. неофиц. С. 9; Городков Н. Самоеды Нарымского края Томской губернии // Томские епарх. ведомости. 1888. № 24. Отд. неофиц. С. 3.
9. Мартос А. Указ. соч. С. 87; Девель Ф. Рассказы о Восточной Сибири. М., 1896. С. 123; Михайлов Т. М. Влияние ламаизма и христианства на шаманизм бурят // Христианство и ламаизм у коренного населения Сибири. Л., 1979. С. 133.
10. Дьякова В. П. Ламаизм и его влияние на мировоззрение и религиозные культы тувинцев // Христианство и ламаизм у коренного населения Сибири. Л., 1979. С. 170.
11. Музыкальная энциклопедия. М., 1981. Т. 5. С. 1026.
12. Хомич Л. В. Влияние христианизации на религиозные представления и культы ненцев // Христианство и ламаизм у коренного населения Сибири. С. 28.
13. Окладников А. П. Далекое прошлое Приморья. Владивосток, 1959. С. 7—8; Сулоцкий А. Замечательные по Сибири колокола и между ними ссыльный Угличский // Тобольские губернские ведомости. 1858. № 10. С. 220.
14. Вилков О. Н. Ремесло и торговля Западной Сибири в XVII веке. 1967. С 58-59, 88, 92, 140, 144, 145.
15. Сибирский вестник / Изд. Григорием Спасским. СПб., 1818. Ч. II. С. 229.
16. ДРВ. 1788. Ч. VII. С. 325.
17. Миллер Г. Ф. История Сибири. М; Л., 1937. Т. 2. С. 154, 156.
18. Там же. Т. 1. С. 1404; Т. 2. С. 290.
19. Оглоблин Н. Н. Обозрение столбцов и книг Сибирского приказа (1592-1768). М., 1900. Ч. III. С. 118—119.
20. Миллер Г. Ф. Указ. соч. Т. 2. С. 372.
21. Пермская летопись с 1263—1881. С. 176.
22. Сибирский архив. 1913. № 9/11. С. 485.
23. НАТМЗ. № 89. Д. 22. Л. 28. об.
24. Миллер Г. Ф. Указ. соч. Т. 1. С. 378; Оглоблин Н. Н. Указ. соч. С. 19, 100, 141; Пермская летопись. С. 176.
25. Давыдов А. Н. Колокола на Русском Севере // Колокола. 1985. С. 156; Пермская летопись. С. 176.
26. Гнедовский В. В., Добровольская Э. Д. Вверх по Енисею. М., 1980. С. 29; Фигуровский И. Город Енисейск и его церковные достопримечательности // Енисейские епарх. ведомости. 1908. № 6. С. 27.
27. Оглоблин Н. Н. Указ. соч. С. 100, 141.
28. Среди жертвователей назовем имена москвича И. А. Колесникова (Сибирские церкви и школы к 1908 году. С. 40), С. Н. Блохина (Там же. С. 51), Я. М. (sic) (Там же. С. 55), А. А. Васильева (Отчет приходского попечительства при Томской Воскресенской церкви за 1897 г./ Томские епарх. ведомости. 1898. № 6. С. 9), купца Тюфина (Из церковно-приходской летописи с. Индерского // Томские епарх. ведомости. 1899. № 24, С. 27), царевны Софьи Алексеевны (Беликов Д. Н. Первые русские крестьяне насельники Томского края и разные особенности в условиях их жизни и быта // Научные очерки Томского края. Томск, 1898. С. 5).
29. Томские епарх. ведомости. 1888. № 13. С. 4; 1890. № 20. С. 11.
30. Никон, епископ: Из доклада сельского священника //Енисейские епарх. ведомости. 1914. № 10. С. 15, 20.
31. Копылов Д. И. Развитие обрабатывающей промышленности г. Тюмени в конце XVIII — первой половине XIX в. // Города Сибири: Экономика, управление и культура городов Сибири в досоветский период. Новосибирск, 1974. С. 125.
32. Ежегодник Тобольского Губернского музея. Тобольск, 1894. Вып. 2. С. 2.
33. Сов. Россия. 1985. 22 окт.
34. Ежегодник Тобольского Губернского музея. Тобольск, 1893. Вып. 1. С. XXIII.
35. Там же. Вып. 2. С. XXIII.
36. Там же. С. XXIV.
37. Сулоцкий А. Замечательные по Сибири колокола. С. 5.
38. Заплавный С. А. Рассказы о Томске. Новосибирск, 1980. С. 64.
39. Миллер Г. Ф. Указ. соч. Т. 2. С. 372.
40. Заплавный С. А. Указ. соч. С. 66.
41. Окладников А. П. Указ. соч. С. 7—8.
42. Пермская летопись. С. 282.
43. Енисейские епарх. ведомости. 1910. № 4. С. 39.
44. По вопросу о приведении в известность церковно-археологических памятников Томской епархии //Томские епарх. ведомости. 1888. № 12. С. 1—5.
45. НАТМЗ. № 89. Д. 22. Л. 455 об.—456.
46. Там же. Л. 61—61 об.
47. Сулоцкий А. Замечательные по Сибири колокола. С. 3.
48. НАТМЗ. Ф. 89. Д. 22. Л. 6 об., 7 об., 28 об.
49. Там же. Л. 17 об., 91 об.
50. Личная беседа с жителем г. Новосибирска Георгием Васильевичем Непомнящим.
51. Климовский Г. Освящение храма в с. Плотбище // Енисейские епарх. ведомости. 1909. № 10. С. 50.
52. Кашинские торжества // Там же. 1909. № 14. С. 29.
53. Сулоцкий А. Замечательные по Сибири колокола. С. 3.
54. Климовский Г. Три недели по приходу // Енисейские епарх. ведомости. 1909. № 19. С. 27.
55. Сулоцкий А. Замечательные по Сибири колокола. С. 2.
56. Сибирские церкви и школы... С. 90.
57. Там же. С. 26.
58. Там же. С. 79.
59. Цит. по кн.: Хомич Л. В. Влияние христианизации на религиозные представления и культы ненцев. С. 13—14.
60. Грачева Г. А. К вопросу о влиянии христианизации на религиозные представления нганасан // Христианство и ламаизм у коренного населения Сибири. С. 44—45.
61. Там же. С. 46.
62. Фишер Е. И. Сибирская история с самого открытия Сибири до завоевания сей земли российским оружием. СПб., 1774. С. 454.
63. Андриевич В. К. История Сибири. СПб., 1889. Ч. 1. С. 121.
64. Фишер Е. И. Указ. соч. С. 618.
65. НГОА. Ф. 128. Оп. 4. Копия Наставления для руководства при исполнительных действиях и совещаниях по делам до раскола относящимися.
66. Кавлейский А. Отчет Томского епархиального миссионера-проповедника, священника Александра Кавлейского // Томские епарх. ведомости. 1914. № 3. С. 144, 149—150.
67. Новиков И. Миссионерское противораскольническое дело в Томской епархии в 1893—1894 г. // Томские епарх. ведомости. 1895. № 19. С. 12—14.
68. Миллер Г. Ф. Указ. соч. Т. 2. С. 45, 250.
69. Оглоблин Н. Н. Указ. соч. С. 118—119.
70. Самойлов Ф. Большевистская фракция IV Государственной Думы в енисейской ссылке перед Февральской революцией: Воспоминания // Пролетарская революция. 1927. № 2/3 (61/62). С. 230.
71. Сов. Россия. 1984. 12 мая.
72. НГОА. Ф. Д-80. On. 1. Ед. хр. 2.
73. Кавлейский А. Указ. соч. С. 69.
74. Енисейские епарх. ведомости. 1885. № 24. С. 397.
75. НГОА. Ф. Д-80. On. 1. Ед. хр. 1, 2; М. М. Торжественное празднование 17 октября в г. Томске // Томские епарх. ведомости. 1890. № 21. С. 4.
76. Алексеев М. П. Указ. соч. С. 185.
Автор: Лариса Дмитриевна Благовещенская — кандидат искусствоведения, музыковед-кампанолог, специалист по русскому колокольному звону.
Источник: Колокола. История и современность. 1990. Отв. ред. Б.В. Раушенбах. РАН. М. — Наука. 1993.