Тема колоколов в живописи неисчерпаема. Во все времена живописцев привлекали колокола и звоны. Перенося на бумагу и холст изображения колоколов, художники старались осмыслить их тайну. Колокола сопровождали жизнь русского человека от рождения до смерти, звучали в дни радостей и скорбей, озвучивали важнейшие события наших предков. Сегодня, когда в России восстанавливается колокольное искусство, мы должны понять, что это восстановление невозможно только лишь силами звонарей. Каждый из нас должен заново научиться слушать звоны, понимать их смысл и значение, стать живым слушателем и соучастником богослужения, научиться откликаться на зов колокола.
В 2017 году Сибирский центр колокольного искусства Новосибирской митрополии выпустил наглядное пособие «Звон, написанный кистью». В пособие вошли 50 репродукций колокольных картин русских художников, рассказывающих о колоколах и звонах, колокольнях и колокольчиках, о звонарях и об истории колокольного искусства на Руси.
.jpg)
Подробные комментарии к репродукциям составил заместитель руководителя Сибирского центра колокольного искусства Новосибирской митрополии, член Союза журналистов России Алексей Талашкин. Сегодня мы публикуем несколько репродукций из этого пособия.
Ярослав Игоревич Гержедович (род. 1970)
Колокол. 2008
Колокол! Первый колокол!
Сколько тайн сокрыто в тебе! Где появился ты на свет? Какой мастер создал тебя, где черпал он свое вдохновение? Какими формулами он пользовался, как догадался он сотворить тебя, как понял он твой рецепт?
Какой была твоя первая песня, колокол, и о чем пел ты тогда?
Рождались правители и династии, вырастали и исчезали города и страны, сменялись эпохи, а твой голос плыл над этим миром. Он плыл во дни скорбей, войн и эпидемий, во дни торжеств, церемоний и праздников, он плыл над всеми, возвещая, что пройдёт и это.
Ты запоминал людские судьбы, ты оттачивал свои интонации, ты научился проникать в самые глубины человеческого сердца. Можно ли разгадать тайну твоего голоса?
Тебя крестили, как человека, тебя поднимали над суетой мира, ты ликовал о рождении первого луча солнца и успокаивал утомленных в конце дня.
Тебя наказывали, отрывая уши и вырывая язык, тебя сбрасывали на землю и даже разбивали на куски, но в пламени литейной печи ты возрождался снова и снова.
Тысячу лет назад ты пришел на Русь, ты нашел здесь свой дом. Ты познал русский характер и стал звать людей к Творцу. Все, кто слышал твой призыв, были поражены его глубиной и мощью, его торжественностью и красотой. О твоем голосе слагали поэмы, твои тембры звучали в музыке, твоё великолепие старались запечатлеть на холстах и бумаге.
И ты ответил на эту любовь, ты стал русским, нашим, родным.
Ефим Михайлович Чепцов (1874-1950)
На колокольне
Вот уже год, как я на колокольне. Звонарь я? Пожалуй, что звонарь. Сначала дед Фёдор меня вообще не допускал звонить: «Прежде научись подле колоколов находиться в спокойствии». И я всю весну учился: каждую службу поднимался вместе с ним и смотрел, как он звонит. Хоть мне тоже страсть как хотелось. Потом лето пошло, и он доверил мне в колокол большой благовестить, как я радовался тогда! А виду не подавал конечно, боялся, что неспокойствие выкажу. Потом и осень пришла, мне метелку дали, листья грёб возле колокольни, да в храме во дворе. Снизу когда на колокола глядишь, они радуют сильно. А потом и снег пошел, тоже работа каждодневная: выметать колоколенку, порядок в ней поддерживать. С осени дед Фёдор начал меня учить трезвонить, и на Рождество Христово я первый звон сотворил. Звонили тогда целый день. Мальчишки во дворе бегают, а мне на колокольне хорошо. Мы с дедом весь день и трезвонили по очереди. Погреюсь в сторожке и опять иду к колоколам.
А потом в феврале бураны пошли, и мы опять на колокольне и днем, и ночью. Метельный звон – это не шутка, важный очень, потому как спасительный он. В самые непроглядные метели не раз приезжали к храму нашему полузамерзшие ямщики. Кто пряник даст, кто колокольчик на память. А один господин однажды даже рубль серебряный пожаловал.
А ушли метели – мы к Пасхе готовиться начали. Великопостные звоны в сердце мне запали, двумя-то колоколами, поначалу я думал, ничего и не вызвонишь, а вышло наоборот. Два колокола при умении многое сказать могут. И вот, Пасха Святая пришла, Светлое Христово Воскресение! Повсюду народ веселый, все христосуются! И я деду Фёдору красное яичко пасхальное преподнес, а он мне тогда вдруг часы свои карманные вытащил. Я испугался: «Нет, дедушка, не могу такой подарок взять!» А он улыбнулся, взял руку мою, да часики в ладошку и вложил: «Звонарю, – говорит, – время точное знать первее всего надобно». И уж тут звонильная Cветлая Cедмица началась. Припомнил я, как сам год назад пришел сюда, да попробовал, да получилось вроде, да как каждый день поднимался и уходить не хотелось. Тогда дед Фёдор меня и заприметил: «Приходи, коли жизнь свою на послушание готов отдать». И я пришел.
А теперь вот помогал ему всю неделю, за порядком следил, колотить по колоколам не дозволял, показывал, как ловчее управиться... Пролетела звонильная неделя, отликовали колокола, отдыхают. Тихо... А интересно вот, как звонари-то сто лет назад трезвонили – так же как мы сейчас или по-иному забирали? Дед говорит, что в Лавру меня возьмет на паломничество, так там колокола древние висят, им по четыреста лет...
Да, пролетел этот год, быстро пролетел. Я под колоколами, и самое мое любимое место тут. И небо близко, и ветерок теплый веревочки треплет, будто позвонить тоже хочет. Будем звонить, стало быть. Время придет – и будем звонить.
Андрей Вадимович Городничев (род. 1968)
Медный колокол, 2008
Мы крестьяне-ямщики. Возили всякое. И рыбу, и туеса с грибами-ягодами, и дрова, и ткани, и зерно, и муку, и даже золото с приисков, и всё, чего ни попросят. На больших заказах стараемся вместе держаться – в Якове сила бычья, Прокопий – тоже человек серьезный, имеет два пистоля и карабин, а пули пускает – хошь с близи, хошь издалека – одинаково аккуратно. Сергей следопыт, как бы нутром дорогу чувствует, знает, где проехать можно, а куда и соваться не стоит, ночлег соорудить может и в поле, и в воде. Алексей прибаутки-песни знает, завсегда с ним весело, а с прибаутками и рецепты помнит различные, и если, положим, зайца на костре зажарить – невелика наука, то когда зуб заноет или в горячке сляжешь, то тут надо уметь травки подобрать, чтобы отпустило. Ну, и я с ними частенько сибирскую дорогу меряю, особых у меня талантов нету никаких, я только татарский язык малеха знаю, это тоже у нас дело вполне полезное.
А в прошлом годе мещанин Григорий Степанов предложил нам колокол в Иркутск доставить. Колокол этот на барже шел сибирскими реками аж из самой Тюмени. По Туре в Тобол, после в Иртыш, оттуда через Обь в Кеть. Дошел он до Маковской пристани, и далее ему две дороги было на выбор – либо до Енисейска всего ничего – и ста верст не будет, а оттуда по Енисею в Ангару и всё, вот он град Иркуцкой, либо напрямки по сибирскому тракту самую малость проскочить – всего-то тыщу триста верст. Ну, как колокол-то в Маковскую пристань под зиму уж пришел, так и решили не ждать год, пока судоходство заново откроется, не ждать даже, пока лёд станет, чтобы по зимнику протянуть, а сразу уж напрямки.
Колокол новый, большой, красивый. Нехотя слез он с баржи, мы уж с ребятками «упрашивали» его, уговаривали. Согласился кое-как, перевалился через борт, пробежал по бревнышкам, уселся, наконец, на дровнях, мол, везите меня. А мы и не против, для того и приставлены.
И полетели! По первым морозцам, как грязь пристыла, по снежку, тронулись в путь. Холод ударял – нам только веселее было, ветер жег – мы колокольчики поддужные слушали да песни распевали, метель застигала – а мы и тогда ничего не боялись, не впервой в чистом поле буран пережидать.
И тысячу верст пролетели – сами не заметили. Господином колокол на дровнях рассиживался, все нам повсюду дорогу уступали. И долетели бы до Иркутска, да только по-иному Господь судил. Что на небе случилось – не понял никто, а только с двадцать первого числа пошел снег беспрестанно. Пошел и пошел. И никак его ни ангелы, ни святые не могли остановить до четвертого декабря. И такие горы снежные на землю выпали, что и старики таких снегов не припомнят никак. А колокол наш не то чтобы с места двинуть – в сугробе отыскать невозможно! Яков шест двухсаженный в дровни воткнул, чтобы колокол не потерять, так после всех метелей он только на локоть из сугробов торчал. Порешили до весны ждать.
Ребятки разъехались иные подряды сыскивать, а я в станце остался колокол охранять, да весны ждать. Охранять-то труд невеликий был – как ты его из снега выдернешь? Да и не знал, считай, никто, что он там, в сугробе. А всё же решили не бросать его совсем. Нельзя. Так что зимовал я зимовье. На охоту ходил, рыбку удил, жил-поживал, да добра наживал.
А весна пришла, снег сошел, распутица успокоилась, ребятки вернулись. Вызволили мы колокольчик наш во сто пуд, да и двинулись с Божьей помощью. Пасха в этом году ранняя, и там, в церкви, ждали, соскучились об колоколе этом. Хотелось всем, чтобы на заутрене новый благовестник голос свой подал. Да и мы того же хотели.
И пока везли его, я всё с Николой беседовал, с Угодником. Вот он, как живой, на колокольном боку отлит и смотрит на меня. «Как же, – говорю, – ты допустил-то, что зимовать пришлось? Почему не помог кампан в срок доставить?» А Никола задумался как будто и с ответом не торопится совсем.
А когда доставили уж, когда освятили, когда на самую верхотуру подняли, да когда ударили в колокол-то, тут и ясно стало всё, пришёл ответ от Угодника. А вот для того и задержал в пути, чтобы всю красоту эту испить разом. И если б тогда по осени ещё довезли, то, конечно, не было бы радости такой. Не узнал бы, не почувствовал.